[white and fluffy]

Ужасно хочется вспомнить, что я почти что Белый Кролик и завопить "О мои усики, о мои ушки". Отчаянно опаздываю с джен-фикатоном. Нет, я допишу, наверное, хоть как-то, но я что-то начинаю сомневаться, что получится что-то приличное. Может, зря я в это влезла? Ведь позорище будет, если не успею или напишу плохо. Ну да, наверное, в мировом масштабе мало кто заметит или запомнит, но для меня лично - позорище.
----------------------------------------------------------------------------
- Чертов каппа! Заплесневей в своей воде! - орет Гоку, кубарем вылетая в коридор, мокрые пятки скользят по отполированному дереву и он чуть не падает, почти врезается в дверь головой.
Влетев в комнату, он с максимально возможным шумом плюхается на мягкую кровать. Хаккай, пакующий вещи на кровати напротив, поднимает голову и бросает на него задумчивый взгляд. Санзо, читающий газету у окна, головы не поднимает.
Гоку поворачивается на бок, глядя на Санзо, потом садится, одергивая рубашку и отчаянно ероша мокрые волосы.
Санзо закуривает новую сигарету.
- Гоку, - Хаккай улыбается и кладет ему на кровать аккуратно сложенные штаны. И снова возвращается к прежнему занятию. Гоку задумчиво теребит полотенце.
: -Спасибо, Хаккай.
Санзо поднимает глаза от газеты; Гоку косится на него, торопливо натягивая штаны, но не решается посмотреть в упор. Хаккай смотрит на них обоих; сторонний наблюдатель мог бы решить, что он вот-вот что-то скажет. Но он молчит и, покачав легонько головой, возвращается к своему занятию.
: - Чтобы этот каппа там утопился, - жалуется Гоку гораздо тише, чем можно было ожидать, и ежится. С мокрых волос течет на шею, рубашка и без того влажная, становится на плечах откровенно мокрой.
Молчание Санзо заполняет комнату; Гоку продолжает ругать Годжо уже почти совсем шепотом. Он встает, передергивает плечами, потом решительно стягивает с себя мокрую рубашку и начинает снова растираться влажным полотенцем.
Санзо одной рукой достает сигарету, сует в зубы, находит зажигалку - все не отрываясь от газеты, прикуривает. Хаккай деликатно отворачивается, и только Хаккурю, тихо лежащий на его подушке может видеть, как он прикусывает себе губу в попытке не рассмеяться.
- Ладно, - говорит в конце концов Хаккай, когда Гоку в очередной раз проводит мокрым полотенцем по волосам, - пойду попрошу у хозяина еще одно полотенце.
Он завязывает поплотнее тючок, с которым возился, и выходит из комнаты; Гоку садится обратно на кровать и смотрит ему вслед, не замечая, что Санзо на мгновение отвел глаза от газеты.
-Есть хочу, - привычно и совершенно неубедительно канючит Гоку. Он и сам понимает, что неубедительно, но все же опасливо косится на Санзо, ожидая, не прилетит ли веером. Он знает, что не прилетит. В последнее время Санзо почти перестал его бить. И стал чаще злиться, а чаще злиться в применении к Санзо - это практически постоянно. Гоку тихо вздыхает и кладет голову на колени, смотрит на Санзо задумчиво.
Санзо сминает газету в руке и подходит; лицо его совершенно невозмутимо.
-За что?! - вопит Гоку, не успевший прикрыть голову руками. Санзо добавляет еще парочку воспитательных ударов по голове.
-Ты меня раздражаешь! Тупая обезьяна. - Санзо морщится, убирает веер и идет обратно на свое место. Сплевывает сигарету в пепельницу, тянется за следующей.
Гоку ловит себя на нечаянном ощущении облегчения - Санзо обратил на него внимание, и вообще, все как раньше! Но облегчение слишком мимолетное, чтобы в него поверить. Он встает и прохаживается по комнате, не находя места, то и дело оглядываясь на Санзо.

Выходя из ванной, Годжо как раз натыкается на проходящего по коридору Хаккая.
- Ты куда это? - интересуется он, ловя Хаккая за плечо.
- Годжо... - Хаккай смотрит с укоризной на Годжо, прикрытого одним полотенцем на бедрах. Вещи он тащит в руке. - Ты можешь смутить тех милых девушек, что здесь живут.
Годжо похабно ухмыляется, но сейчас, в присутствии только Хаккая недоигрывает и продолжает гнуть свою линию: - Если ты вниз - принесешь мне пару банок пива?
Хаккай пожимает плечами: - Я бы предложил тебе сходить самому, но...

- Сядь, - говорит Санзо, поднимая голову, настолько внезапно, что Гоку делает еще два шага, прежде чем остановиться.
- Санзо...
- Сядь. Мельтешишь.
- Ну Саааанзо, - выдыхает Гоку и садится. На пол у ног монаха. - Саааанзо, в чем дело?
Санзо смотрит на Гоку так, словно, у него заболели все зубы разом. Или как будто хочет убить. Фирменный раздраженный взгляд "это-не-мое-дело-отстаньте-и-разбирайтесь-сами-с-этой-херней"; Санзо тянется за веером, успевает передумать и достает пистолет.
- Отойди. Я устал. - У Санзо и правда очень усталый взгляд. - Я не намерен с тобой нянчиться.
Гоку кивает, не сознавая, что стал по цвету бледнее хои священника, и опускает голову, ппочти утыкаясь лбом в ноги Санзо. Как в мамкину юбку.
Ему кажется, что Санзо вот-вот отодвинется, но Санзо неподвижен. Гоку не шевелится, почти не дышит, только прислушивается. Он не слышит шелеста газетных листов.
А потом открывается дверь, и он разрешает себе поднять голову, быстро-быстро пробежаться взглядом по Санзо и развернуться к двери.
Чертов каппа. В одном полотенце, и как ему не холодно только.
Годжо стоит в дверях на полсекунды дольше, чем должен бы, потом препоганейше скалится, прикрывает за собой дверь и стоит, подпирая косяк.
- Санзо, не убивай свою обезьяну прямо сейчас - мне некого будет послать за пивом, а тебе - бить по голове.
- Оденься, - бросает Санзо и кривится. - Все девки остались за этой дверью.
Годжо коротко смеется и идет к своей кровати нарочито расхлябанно, падает прямо поверх покрывала, закидывает руки за голову, потягивается.
- Если тебя переодеть... будет вполне себе красотка, святоша. - Годжо нащупывает в ворохе своей одежды сигареты и зажигалку, прикуривает и затягивается. Гоку смотрит на Годжо не отрываясь и начинает злиться по новой.
Годжо ловит взгляд Гоку и ухмыляется. Гоку сжимает кулаки. Встать бы, стукнуть чертова каппу как следует...
Он не двигается с места. Годжо улыбается этой своей улыбочкой, растягивается поудобнее. С волос капает на покрывало. Гоку чуть отодвигается назад, так, что ему кажется, край рукава Санзо касается его волос.
- Чертов ублюдок, - невыразительно раздается над головой Гоку, и он резко запрокидывает голову. Санзо сидит, наставив на Годжо пистолет, наверное, достал его еще когда Годжо только открыл рот. Выражение лица у Санзо совершенно зверское, а тараканий каппа именно сейчас решил показать, насколько он не боится пистолета.
- Да ладно тебе, святейшее девство, убери пушку. Не похож ты на бабу, - примирительно изрек Годжо в потолок. - Сомневаешься, спроси Гоку.
Гоку бросился на ханье лишь на секунду раньше, чем прозвучал выстрел.
Гоку успел услышать короткий вопль Годжо, метнувшегося с постели почему-то не прочь, а ему навстречу. Санзо тоже матерился, на чем свет стоит, плечо жгло огнем, а Годжо почему-то лежал на нем сверху, и прижимал к полу.
- Охуел, мудила святой? Смотри, куда стреляешь! - злость в голосе Годжо была необычной, совершенно настоящей. Гоку, наверное, удивился бы, но самого его накрыло глупой обидой - за что? За что - его? Сам дурак - подставился, было второй мыслью, и гораздо более обидной, чем первая.

Санзо смотрел на свой пистолет: вес привычный, рука не дрожит. Ерунда какая-то. Сборище долбоебов вокруг, с ними еще и не такое...
В ушах, кажется, звенело. Он еще раз взвесил пистолет в руке и аккуратно - медленно - убрал его на место.
Потом он оглянулся на звук приоткрывшейся двери. Хаккай. Самый нормальный из всей компании придурков, и тот стоит как вкопанный в дверях. Полотенце держит.
А Хаккай между тем быстро швырнул полотенце и банки с пивом - Годжо есть кого послать за пивом - на ближайшую койку, и вот уже помогает ханье осматривать Гоку.
Санзо знает, что там нечего осматривать - зарастет, как зарастали раны и страшнее. Годжо удачно толкнул макаку, касательное. Еще Санзо знает, что чуть не перебил Гоку позвоночник.
В любом случае, это не его дело. Санзо старается не вслушиваться в то, что они там галдят между собой, и в кои-то веки ему это даже удается. Определенно, воспитывать детей - не его дело.

Хаккай бросает быстрый взгляд на Годжо и ничего не говорит. Говорить не хочется и не нужно. Ранение касательное. Повезло. Везение им не для этого нужно.
Гоку бормочет что-то насчет того, что он сам подставился. Годжо отвлекает его привычной перебранкой; получается, кажется, так себе, но Гоку, кажется, подыгрывает.
Нельзя так больше, думает Хаккай. Нельзя так больше - как на повторе. Придется что-то делать... У Годжо лучше получится, конечно.
Он поднимает голову и смотрит на Санзо. Санзо смотрит в никуда. К нему - это совершенно очевидно - нельзя подойти, нельзя ничего сказать. Не то чтобы это мешало, когда очень надо... если знаешь, что сказать.
Хаккай сейчас, кажется, не очень и знает.
-Перевязать надо. - Годжо снова нетороплив и снова мерзко ухмыляется. Неспешно достает бинты, накладывает повязку. Гоку морщится и ойкает. - Терпи, дурная макака. Я не просил тебя закрывать меня своим телом. Хотя мне приятно, что ты так меня любишь. Но и тут от тебя - сплошные проблемы. А все от чего? От недостатка мозга в твоей недоразвитой головенке. Иначе ты бы сообразил, что если ты решишь пожертвовать жизнью ради меня, то это мне и придется прибирать твой труп...
Хаккай присаживается на кровать, чтобы не мешать. Хаккурю тут же порскает ему на плечо и, кажется, тоже смотрит. Годжо говорит совершенно ужасные вещи, и Гоку затихает, перестает огрызаться, и просто слушает, расслабленно сидит, прикрыв глаза. Слушает, как Годжо несет откровенную ересь, и Хаккай гадает - таким ли тоном Годжо говорит со своими женщинами? Или только с перепуганными детьми.
Бинт ложится туго, и Гоку морщится, но пальцы Годжо почти ласкают, гладят, через каждый тур бинта он отвлекается на то, чтобы слегка потрепать Гоку по голове, по плечу, и в голове всплывают смутные, неразобранные за ненадобностью воспоминания о том, как три года назад Годжо так же бинтовал его самого.
Хаккай смотрит на Санзо, буквально прикипевшего взглядом к Гоку и Годжо, и думает, что никогда не думал увидеть как Санзо корежит от ревности. Еще он думает, что Годжо - идиот, так подставляться. И что Годжо нашел великолепный способ сказать Санзо то, что надо сказать, потому что Гоку льнет к его рукам, как умеют брошенные котята и недолюбленные дети. Даже если эти дети уже и не дети почти.

Годжо расправляет бинт, прежде чем намотать его еще раз, и смотрит на Санзо. Каждый раз, прежде чем бинтовать дальше, прежде чем сказать Гоку какую-нибудь успокаивающую ерунду, он смотрит на Санзо. Смотрит и надеется, что Санзо научился уже читать мысли. Или хотя бы взгляды.
Просто сил нету - тем более, при Гоку - говорить вслух. Спрашивать, что он, идиот, делает. Потому что это перестало быть смешно - не тогда, когда Санзо достал пистолет, о нет. И даже не тогда, когда он - как пить дать, впервые за много лет - не рассчитал выстрел. А когда он остался сидеть, взвешивая свой проклятый пистолет на ладонях.
Чистенький он у нас, думает Годжо. Совершенный. Сиятельный монах Санзо. Курить и из пистолета палить - это мы можем, но духовная чистота наша нерушима, о да. Не подойти слишком близко. Не прикоснуться. Не дай Будда руки замарать признанием того, что мы можем чего-нибудь человеческого хотеть. Да пусть даже кого-нибудь любить.

Тараканий каппа, Годжо говорит гадости и Гоку с ними даже согласен. С чем Гоку не согласен, так это с тем, что перевязки обычно делает Хаккай, хотя Хаккай добрый и хороший и делает все гораздо быстрее и сноровистее Годжо. Но сейчас хочется просто сидеть, по возможности прислонившись к ненормально горячему телу и ничего не делать.
И плевать, что именно из-за дурацких шуточек... Но Гоку сидит прямо и старается разом и не обидеться и не улыбнуться. Как приятное от того, что Годжо несет всякую чушь и обидное чувство вины - что опять не так, что он сделал? - умудряются смешиваться, Гоку не понимает. Он просто чувствует, как Санзо смотрит на них с Годжо и чувствует, что что-то неправильно.
Если бы Гоку знал, что такое усталость - он бы сообразил, что просто устал - той же усталостью, которая появилась в глазах Санзо. Если бы он привык разбирать свои чувства и все с ним происходящее – он сообразил бы, что больно ему из-за того, что непонятно, почему Санзо стал злиться больше и закрвываться сильнее.
Но Гоку просто чувствовал, что сейчас, пока Годжо словно невзначай перебирает его волосы, трещит под напором и ломается что-то очень-очень важное.

Чертова макака, думает Санзо. Чертов каппа.
Еще он думает, что даже на молитве редко приходилось сидеть настолько неподвижно. Ему кажется, что он почти в камень превратился. Почти - потому что так все оставить было нельзя, камень там или не камень.
Очень хотелось пристрелить Годжо. Но в прошлый раз... не вышло. Непонятно почему, думал Санзо, ловя их взгляды - Годжо, Хаккая, Гоку. У Гоку взгляд был обиженный, это он знал точно. Как тогда, в дождь. Чего же он хотел-то? А, просто помочь. Тогда.
Чего он хотел сейчас - Санзо не знал. Чего они все от него хотели. Почему нельзя было просто от него отстать. Не слышать голосов, не замечать взглядов...
Санзо встал на ноги и шагнул к кровати.
Годжо продолжал разглаживать и поправлять уже совершенно не нуждающуюся в этом повязку. Словно Санзо в нескольким сантиметрах от него не существовало. Словно никакого Санзо не существовало вообще.
- Ты так и будешь дрочить эти чертовы бинты?
- Ты что-то сказал… - в ответном взгляде Годжо было что-то очень неприятное, такое, от чего рука сама тянулась к пистолету, как единственному способу решении всех проблем с коммуникациями. - …святоша хренов. – закончил Годжо спустя долгую минуту игры в гляделки и отступил на шаг. Санзо не хотел знать, что там Годжо увидел в его глазах. То ли, чего хотел, или обещание убить, если только он продолжит играть в игрушки.
- Хаккай, вы не сходите с этим хреновым каппой в бар? Проследи, чтобы он не надрался, как свинья и не разнес гостиницу.

Гоку садится прямее и провожает взглядом Хаккая и Годжо. У него странное ощущение, будто он пропустил часть разговора - но даже и переспрашивать, в чем дело, не хочется.
Дверь комнаты закрывается. Гоку бросает осторожный взгляд на Санзо, пока тот садится рядом. Потом еще один взгляд, и он сам не знает, что такое видит в лице Санзо, но вдруг понимает: можно. И обнимает молниеносно, охнув тихонько от собственного рывка, и замирает, прижавшись к Санзо, ожидая, что не угадал. Что нельзя, и сейчас он получит веером по голове.
Санзо очень осторожно приобнимает его за плечи.

@темы: Грустное